В джунглях Москвы. Роман - Пётр Фёдорович Алёшкин

– Ну что? – накинулись на нее техники. – Что она?

– Серьезная, – качнула головой Галя, вытаскивая из стопки книгу обхода двадцать второго дома. – Еще не все… Сейчас…

По пути в кабинет отыскала страницы, где были записаны сведения о семьдесят третьей квартире, почитала вчерашнюю запись и вспомнила.

– Да, я была в вашей квартире, – сказала Галя женщине. – Умывальник у вас разбил сын, уронил в него банку…

– Кто вам сказал? – с возмущением перебила женщина.

– Вот запись, – протянула ей Галя открытую книгу.

– Записать можно черт знает что…

– Но здесь ваша подпись.

– Я не подписывала. Это не моя подпись! – возвышала голос женщина.

– Не вы, так члены вашей семьи… Посмотрите! – Галя старалась говорить ровно, не поддаваться возбуждению.

Женщина взглянула на подпись и продолжала так же нервно:

– Это сын!.. Но вы права не имеете брать сведения у несовершеннолетних! Мало ли что он наговорит… Это давнишний брак, и менять умывальник должны вы!

– Я у вас была четыре месяца назад, – указала Галя на запись в книге. – Это ваша подпись?

– Моя.

– Видите, тут записано, что у вас все в порядке. И вы расписались…

– А вы смотрели тогда умывальник? Ткнули мне ручку – распишитесь, я и черкнула!

– Неправда! – щеки Егоркиной запылали от несправедливости. Она еле сдержалась, чтоб тоже не возвысить голос. – Если я… не осматривала квартиру, то только потому, что вы, наверно, сказали, что у вас все в порядке…

– У вас наверно, а я помню верно!

– Товарищи! – вмешалась Жанна Максимовна, молча слушавшая до сих пор. – Достаточно препираться. Галина Васильевна, сведения надо получать только у квартиросъемщиков. А уж у детей… это ни в какие рамки… Занесите умывальник на обмен!

– Сколько вашему сыну лет? – спросила обиженно Галя у женщины.

– Семнадцать…

– Мы можем брать сведения у любого жильца квартиры старше шестнадцати лет…

– Галина Васильевна, не надо препираться! Запишите, запишите. Наша задача облегчить жизнь жильцам, а не усложнять ее!

– Как скажете, – с недоумением пожала плечами Галя. – Мне можно идти?

В технический кабинет вошла огорченная. Техники ждали ее, стали, перебивая друг друга, расспрашивать. Только Ася Деркач не встала из-за стола, молча наблюдала со своего места. Галя рассказала.

– Что делается? – воскликнула Валя Сорокина, тридцатилетняя женщина, рыжая, с завитыми – шапкой – волосами, конопатая, быстроглазая. Отличалась она высоким любопытством, везде ей хотелось успеть. Она воскликнула и спросила быстро: – Где та женщина работает?

– Не знаю.

– Глянь, глянь! Увидишь, тут собака зарыта! – от возбуждения и нетерпения Сорокина потерла руку об руку.

Галя снова открыла книгу обхода. Сорокина уткнулась в нее и проговорила задумчиво:

– В детском саду… Повар… Девчонки, – Валя подняла голову и осмотрела подруг, – я знаю, у Жанны сын женатый… А если у нее внук в этом саду, а? Каково?

– Сын у нее в разводе… Детей нет у него, – громко и, как всегда, с некоторым оттенком превосходства произнесла из-за своего стола Ася Деркач.

Девчата повернулись к ней вопросительно.

– Я точно знаю.

– Тогда я в недоумении, – пробормотала Валя.

В это время открылась дверь, появилась Люба, секретарша, и сказала:

– Сорокина, на ковер!

Все сначала повернулись к Любе, потом молча уставились на Валю.

– А кто у нее? – почему-то шепотом спросила Сорокина.

– Мужчина какой-то…

Сорокина осмотрела свой стол, который был завален бумагами, тетрадями, книгами, что-то припоминая.

– Поскорее, ждет, – поторопила Люба.

Валя взяла одну книгу и двинулась вслед за секретаршей, подмигнув по пути Гале. Техники ждали ее возвращения с нетерпением. Вернулась она с недоумением на лице, прикрыла за собой дверь и остановилась, прижалась к ней спиной.

– Ой, девочки, что делается! Маразм! – громко проговорила она и вдруг захихикала: – Бабы, теперь нам лафа! Никаких скандалов, комиссий, весь ремонт за государственный счет…

Она замолчала. Никто ее не расспрашивал, знали, сама расскажет, молча и заинтересованно смотрели, ждали.

– Жилец вчера пожаловался, квартиру сверху залили. Я обследовала – сосед виноват. Говорю, пиши заявление, за счет соседа отремонтируем. Жилец – нет, мол, сосед этот – его приятель… Ну тогда, говорю, сам ремонтируй, государство ни при чем… Он на прием. Жанна ему: отремонтируем обязательно. Маразм! Нинка (главный инженер ЖЭКа) узнает, с ума сойдет! Ой, что делается…

Глава вторая

1

Зима не торопилась уходить из Куйбышева. Конец марта, но стоят морозы. Снежок по ночам тонким ровным слоем припудривает асфальт, покрывает потемневшие сугробы возле домов, в скверах, на обочинах дорог. Но как бы зима ни упорствовала, даже в морозный день в воздухе аромат приближающейся весны. А когда солнце, снежок к полудню исчезает, а к вечеру на дорожках блестят крошечные лужицы. Тень от домов, удлиняясь, закрывает дорожки, и лужицы быстро затягиваются лодкам, становятся похожими на осколки тончайшего стекла.

Алеша Лазарев и Юрий Михайлович Пухначев, механик куйбышевской команды и велосипедной сборной СССР, возвращались из Дворца спорта, похрустывали молодым ледком. Направлялись они к Юрию Михайловичу. Пухначев тоже бывший москвич. Родился в Москве и вырос. В Куйбышеве лет десять и возвращаться не собирается. Привык, да и слава о нем, как о выдающемся механике, пошла отсюда. Алеша увидел Пухначева впервые в Сочи, в ту злополучную и чудесную весну, когда сломал ключицу и не попал ни на гонку Мира, ни на Олимпиаду, зато встретил Свету. Представлял он Пухначева по рассказам о нем высоким, но худым, нервным, подвижным, юрким, ведь все легенды были связаны с быстротой его реакции, умением четко оценить ситуацию и мгновенно прийти на помощь попавшему в беду велогонщику. Но Пухначев разочаровал его: крупный, даже животик имелся, медлительный, неразговорчивый, мрачноватый. Познакомились они в Куйбышеве, но виделись редко. Юрий Михайлович ездил с главной сборной на гонки, а у Алеши восьмидесятый год пропал из-за травмы. В прошлом, 1981 году Лазарев выступал во втором составе сборной, участвовал в не очень престижных гонках, и то не совсем удачно, лишь под конец сезона выиграл две, выиграл блестяще. В одной из них почти на пятнадцать минут опередил ближайшего соперника. Полный триумф! Случилось это в ФРГ, дороги ее были счастливыми для Алеши. Здесь он не проиграл ни разу. Жаль, что ни одна известная гонка не проходила по территории ФРГ. В приближающемся сезоне Алеша мечтал закрепиться в основном составе сборной. В своих силах он был уверен. Двадцать один год стукнул. Самая пора для гонщика. И опыт, и силы имелись. Но на пути стоял Янов, помощник Шадрова. При мысли о нем в душе Алеши становилось тревожно, словно он сделал что-то нехорошее. Весной прошлого года, когда стало ясно, что Алеша не попадет в основной состав сборной, к нему подошел Янов, веселый, улыбчивый, ироничный, как всегда. Дело было на сборах. Только что зачитали список гонщиков, которые поедут в начале апреля на гонку во Францию. Своего имени Алеша не услышал, расстроился, вышел на улицу и стоял возле большого серого валуна, покрытого темно-зелеными и коричневыми пятнами лишайника, слушал, как ветер шумит, раскачивает верхушки елей.

– Ну что, брат, загрустил? – положил ему мягкую руку на плечо Янов.

Алеша обернулся смущенно, взглянул на большого, лысого, лобастого помощника тренера с веселыми ироничными глазами, но ничего не ответил: и так все ясно.

– Охота во Францию? – спросил с сочувствием Янов и сам себе ответил: – Ну да, кому неохота… Но мест всего шесть… Из Франции в Италию, оттуда на гонку Мира – обычно одни и те же катаются… Во Францию, конечно, поезд ушел, но в Италию, а там и на гонку Мира сделать могу, хочешь? – Янов дружески потрепал Алешу за плечо.

– А как? – снова, на этот раз с надеждой, взглянул Алеша на Янова и вспомнил, что в Сочи Аркаша говорил ему, что Янов может предложить ему место в сборной.

– Ну это уж, брат, мое дело… Только потом половину всех своих денежных призов – мне, и все дела! Идет?

Лазарев растерялся, смутился сильней, пробормотал:

– Я, это… не знаю… потом… подумаю…

– А чего, брат, думать? Это же один сезон. Потом закрепишься в сборной и работай на себя…